В отношении к царской чете – императору Николаю II и императрице Александре Федоровне – существует убеждение, что их союз послужил катастрофе 1917 года. У знаменитой книги американского историка Роберта Мэсси «Николай и Александра» ( первое издание в США - декабрь1971 г., затем, в короткий промежуток времени, книга издавалась еще одиннадцать раз; начиная с 1990 г. перевод ее не раз выходил в России) есть подзаголовок, вполне подобающий бестселлеру: «Их любовь погубила империю» («Their love cost an empire»).

Брешь в стене

Совсем недавно один из известных российских публицистов, человек православный и монархист по убеждениям, назвал царя Николая II «первым семьянином России», чтоб разъединить в царе «человека просто» и государственного деятеля и последнего горько упрекнуть в «роковых ошибках» (В.Тростников «Роковые ошибки Николая II», «Аргументы и факты» 17 мая 2009). Выражение «хороший семьянин» стало, таким образом, несмываемым клеймом на репутации последнего нашего царя. О его любви к Александре Федоровне многие думают как о великом нашем несчастье...

Что уж греха таить? Я и сам так думал. Категоричность невежественного мнения - у нас это запросто. А откуда взялось это мнение, на чем оно основывается столь «искренним образом», об этом можно не думать. «Искренне считаю» - и ладно. Помню первый (и очень слабый) укол сомнения, когда (в 1990-м году), в разговоре с одним историком, я обронил мимоходом: «Так ведь он (Николай II) был под каблуком у супруги». Каково же было мое изумление, когда собеседник спокойно мне возразил: «Большое заблуждение. И то, что это вовсе не так, доказать очень просто». Я не мог не заметить: человек ответил со знанием дела и - замолчал вопрос, чтоб не быть обличенным в неосновательности, так что эпизод был просто мною забыт; я вспомнил о нем только много позже, когда стал читать хорошие книги о царской семье. К ним можно отнести и книгу Роберта Мэсси, написанную хоть и с наивно-либеральных позиций, но с большой любовью и к царской чете, и к России, а также очень талантливо. О каком-нибудь периоде жизни царской семьи в этой книге читается так, будто последующее еще не случилось! Мэсси и пробил брешь в стене неприятия. Все ж от негативного чувства к царице избавлялся я с очень большим трудом.

Слишком многое было против

В 1993 году исполнялось три четверти века со дня расстрела царской семьи. Летом того года в Москве, в Манеже, была открыта выставка «Последний император России». В ней были представлены фотографии, вещи, принадлежавшие царской семье, а также произведения искусства, связанные с данной темой. За исключением буквально одной картины, все последние были такого невысокого уровня, что вызывали одну досаду. «А что можно ждать, если вся интеллигенция отвернулась от царя и остается к нему нерасположенной?» - помнится, подумалось мне. Главным же, прямо врезавшимся в память, впечатлением был дневник цесаревича Николая Александровича – небольшого размера, квадратной формы тетрадь из плотной желтоватой бумаги, в красивой, сафьяновой, кажется, обложке. Дневник был раскрыт на записи, относившейся к 27 мая 1884 года (все даты даются по старому стилю), когда великий герцог Гессенский Людвиг с дочерьми и сыном приехали в Петергоф, чтобы принять участие в торжестве бракосочетания великого князя Сергея Александровича и принцессы Эллы (Елизаветы Федоровны). Можно было своими глазами прочитать всем известную запись: «В половине восьмого обедали со всем семейством. Я сидел с маленькой двенадцатилетней Аликс, которая мне ужасно понравилась». Странно было смотреть на этот четкий, ясный, кругловатый, уже сформировавшийся почерк юного цесаревича – словно присутствовать не на выставке, а при явленном «срезе времени». Будто на мгновение хорошо известное последующее еще не случилось!

Цесаревич Николай был веселым молодым человеком. Его веселость не означала легкомысленности. Только что, 6 мая 1884 г., ему исполнилось 16 лет, и в церкви Зимнего дворца, где сейчас состоится бракосочетание, он произнес присягу на верность престолу и отечеству, о чем великий князь Константин Константинович Романов (К.Р.) оставил следующую запись в своем дневнике: «Наследник с виду еще совсем ребенок и очень невелик ростом. Прочитал он присягу, в особенности первую, в церкви детским, но прочувствованным голосом; заметно было, что он вник в каждое слово и произносил свою клятву осмысленно, растроганно, но совершенно спокойно. Слезы слышались в его детском голосе. Государь, Императрица, многие окружающие, и я в том числе, не могли удержать слез».

А сейчас они (компания высокородных подростков) «прыгают на сетке», играют в бадминтон, «возятся», катаются на лодке. Пройдет десять дней, и цесаревич запишет: «Мне очень и очень грустно, что дармштадтские уезжают завтра, а еще больше, что милая Аликс покинет меня». Осенью того же, 1884 года, в дневнике Николая Александровича встречаются такие слова: «Я вдруг чувствую желание жениться. На ком же? Конечно, на Аликс Дармштадтской». Но на следующий день он запишет: «Желание жениться продолжалось до завтрака, а потом прошло…За завтраком Перовский (командир императорского конвоя – А.М.) изображал бабочку и купающегося в песке воробья, чем он очень удивил тетю Эллу». Зимой 1889 г. Гессенское семейство вновь посетит Россию, и тогда молодые люди полюбят друг друга уже всерьез.

Главным событием для цесаревича в течение прошедших пяти лет было то, что он стал (с 1887 г.) офицером Преображенского полка, которым командовал великий князь Сергей Александрович. Доверительное расположение цесаревича Николая к родному дяде и его жене сыграло, как известно, решающую роль в судьбе влюбленных. Есть объемный том «Великая княгиня Елисавета Феодоровна и император Николай II. Документы и материалы (1884-1909 гг.)» (СПб 2009), в котором собраны письма, дневниковые записи, воспоминания разных людей, необходимые сведения и комментарии, относящиеся не только к указанным в названии лицам, но и ко всему окружению. Это уникальное издание позволяет составить представление о нелицемерном сердечном дружестве, существовавшем между великим князем Сергеем Александровичем или великой княгиней Елизаветой Федоровной и молодым наследником. В одном из писем ему великий князь пишет: «Ты знаешь, как все, что до тебя касается, близко моему сердцу – да поможет тебе Господь – вот задушевная моя молитва за тебя». В течение трех с лишним лет благородным влюбленным (которые, по своему положению, и в переписке не могли находиться, не говоря уж о встрече по желанию) помогали поддерживать отношения только дядя наследника и сестра принцессы. Для безопасности упоминания в письмах влюбленным были присвоены секретные имена: Pelly I (Николай) и Pelly II (Аликс), причем, если Аликс, допустим, упоминала Pelly в письме к Элле, то писала в женском роде. В одном из писем сентября 1890 года, когда Аликс была в гостях у сестры в подмосковном имении Ильинское (Николай не мог оставить полковые обязанности), Елизавета Федоровна пишет племяннику: «Pelly любит. Скоро напишу еще. Целую много раз».

Слишком многое было против этой любви. Особенно трагичным было положение Аликс. Она любила всем сердцем и, одновременно, не могла пойти против совести – переменить лютеранскую веру, в которой была воспитана, на православную. Не раз она пыталась решить для себя вопрос и решала его – в пользу Бога, а не возлюбленного, что в одном из акафистов мученице царице Александре Новой даже сравнивается с жертвой Авраама. Елизавета Федоровна приняла православие в 1891 году; она надеялась, что ее пример поможет сестре (Аликс соглашалась читать те книги о православной вере, которые давала ей Элла), но эти надежды не оправдывались. Стало ясно, что необходима личная встреча, но цесаревич не мог ведь просто взять и поехать в Германию, вот ему и пришлось признаться во всем родителям. Таким образом осенью 1893 года в семье Романовых возникли серьезные напряжения, вплоть до открытых резких объяснений между оскорбленной императрицей Марией Федоровной и великим князем Сергеем Александровичем. Наследник тем временем продолжал держаться надежды, что личная встреча с Аликс все разрешит и, видя его непреклонность, родители послали его как представителя российского императорского дома на свадьбу великого герцога Гессенского Эрнста (Людвиг умер в 1892 г.), брата Аликс. Свадьба должна была состояться в немецком замке Кобург, сохранившемся до сих пор, поскольку ту местность в 1945 году не бомбили. Как замечает историк А.Н. Боханов, в апреле 1894 года в Кобурге был столь представительный съезд гостей – монархов или высоких представителей тогдашних монархий - что тогда состоялось как бы «прощание с монархией», ибо ничего подобного до 1914 года уже не будет. Все знали, что в первый же день приезда цесаревич Николай разговаривал с принцессой Аликс в течение двух часов, и что она ему отказала. Говорил один Николай, а она только плакала и произносила время от времени: «Прости, не могу». Ситуация затмила предстоящую свадьбу. Он обратился к ней с объяснением через пару дней, и она – согласилась. Не могу удержаться, чтоб не рассказать об одном эпизоде бывшем на лекции «История любви Николая и Александры». В тишине, возникшей после рассказа о Кобурге, вдруг раздался девичий голос: «А почему она согласилась?».

Безоблачные дни

Счастливый наследник пишет матери: «Для меня весь свет перевернулся, всё, природа, люди, всё кажется милым, добрым, отрадным. Я не мог совсем писать, руки тряслись… хотелось страшно посидеть в уголку одному с моей милой невестой. Она стала другой: веселою и смешною и разговорчивой и нежной. Я не знаю, как благодарить Бога за такое благодеяние». Родители отвечали сердечно и радостно. Император писал: «Признаюсь, я не верил возможности такого исхода … но Господь наставил тебя, подкрепил и благословил, и великая Ему благодарность за Его милость». Отец счел своим долгом обратить внимание сына: «все пройдено, хоть и не забыто, но принесло тебе пользу, доказавши, что не все достается легко и даром, а в особенности такой великий шаг, который решает всю твою будущность и всю твою последующую жизнь». В личном плане эта жизнь будет очень счастливой, «эталонно счастливой», если б можно было так выразиться. 8 апреля 1915 года царица пишет мужу в Ставку: «Мои горячие молитвы и благодарные мысли , полные глубочайшей любви, витают над тобой сегодня в эту дорогую годовщину. Как время летит – уже 21 год! Знаешь, я сохранила это серое платье «princesse», в котором я была в то утро. Сегодня надену твою любимую брошку». Царь отвечает: «Вспоминаю и я тебя в эту 21-ю годовщину! Желаю тебе здравия и всего, чего может пожелать глубоко любящее сердце, и на коленях благодарю тебя за всю твою любовь, привязанность, дружбу и терпение, которые ты проявила в эти долгие годы супружеской жизни». Пройдет два года, каждый отметит в своем дневнике эту дату, Государь напишет: «Тихо справляли 23-ю годовщину нашей помолвки!» - а в этот момент они уже навсегда неразлучны, царственные узники в Царском Селе. Еще через год именно этот день («прелестный солнечный день», как запишет Государыня) будет последним спокойным днем пребывания в Тобольске, ибо 9 апреля 1918 года приедет комиссар Яковлев, который вскорости увезет царскую чету в Екатеринбург.

Но вернемся в 1894 год. Свадьба была предположительно назначена на весну следующего года. Николай Александрович не мог надолго оставаться в Германии. Как только он уехал, между женихом и невестой завязалась каждодневная (буквально) переписка, к сожалению, не вся сохранившаяся (см. книгу «Дивный свет» изд-ва «Русский паломник»). В одном из майских писем 1894 г принцесса Аликс пишет цесаревичу: «Как только я заканчиваю одно письмо тебе, хочется начать следующее». В письме от 4 июня 1894 г. Аликс подробно излагает свои сомнения о почитании Божией Матери: «Я могу любить, почитать и уважать Ее как Матерь Господа и как Самую чистую и лучшую Женщину из всех, что когда-либо жили, но разве это причина, чтобы Ей молиться?». Впоследствии царица Александра Федоровна примет православие всем сердцем, так что современники (и расположенные, и нерасположенные) будут дивиться: она верила так, будто выросла в России и с детства была воспитана в вере. Монахиня Нектария, переводчик писем Николая и Александры, составитель книги «Дивный свет», после письма, из которого был приведен отрывок о почитании Богородицы, приводит слова Государыни к мужу из письма 1913 года «Мой нежно любимый, пусть святые Ангелы охранят твой сон, а Пресвятая Дева нежно, бережно покроет тебя Своим Покровом». Но покамест взыскательной, честной Аликс еще предстоят занятия с протоиереем Иоанном Янышевым, как и занятия русским языком с Екатериной Шнейдер, бывшей учительницей Эллы.

В середине июня 1894 года наследник русского престола приехал в Осборн, замок на острове Уайт (Wight), примыкающем к южному берегу Британского острова, одно из любимых мест отдыха английской королевской семьи. С королевой Викторией, бабушкой Аликс, он был знаком с 1892 года, когда приезжал на свадьбу ее внука Джорджа (того, который внешне был очень похож на Николая, их путали). Королева Виктория сразу его полюбила. Она была огорчена, что ее любимая внучка будет когда-то (никто не мог предположить, что так скоро!) править Россией, по ее словам, «непредсказуемой, опасной страной», но союзу Аликс и «Ники» была очень рада. В Осборне влюбленные наконец-то оказались предоставлены (не полностью, конечно, но значительную часть времени) самим себе, и это был самый счастливый, ничем не омраченный месяц в их жизни. В середине июля цесаревич Николай возвращается в Россию, они пишут друг другу каждый день. Принцесса Аликс пишет 28 июля: «… пошла отдохнуть, потому что чувствовала себя неважно. Но отдыха не получилось: ворвалась Шнайдерляйн, и я должна была выслушать длинную лекцию о том, что не занимаюсь русским языком. Поэтому мне пришлось быть умницей и читать, и переводить (она сидела на диване на твоем месте), и вдруг я внезапно обнаружила, что на стене написано твое имя. До этого я видела его только в спальне - когда она ушла, я подскочила и поцеловала его. Ты молодец, сейчас я чувствую себя более счастливой, зная, что ты рядом со мной». Мысль о том, какие внутренние трудности должна переживать его невеста, не дают покоя жениху, и он пишет в середине августа: «ничто не печалит меня больше, чем мысль, что моей вине, хоть и невольной, ты терзаешься, а я не могу тебе помочь, находясь от тебя вдали! Молитва так облегчает всем тяжесть земного бремени. И, милая, пожалуйста, всегда пиши мне, если тебе понадобится что-то узнать. … Мы должны все знать друг о друге и всегда помогать друг другу, правда ведь, дорогая?». Странно читать их письма – слишком сокровенные. Но чистоте, которую в них встречаешь, ничто повредить не может.

Смерть богатыря

25 июля 1894 года состоялась свадьба Ксении Александровны, сестры наследника, и великого князя Александра Михайловича. Как вспоминал последний, на этой свадьбе император Александр III выглядел совершенно здоровым, и невозможно было бы представить, что жить ему осталось меньше трех месяцев. В августовских письмах цесаревича невесте появляются постоянные упоминания о здоровье отца: оно ухудшалось и ухудшалось. Попытка привычно отдохнуть на охоте в Польше не дала хороших результатов; император отправился лечиться в Ливадию. Жениху и невесте пришлось отказаться от личных планов: цесаревич Николай собирался приехать осенью в Дармштадт, но не захотел оставлять родителей. Аликс, несмотря на огорчение, всецело его поддерживала. 5 октября наследник пишет: «В тот момент, когда я сел писать это письмо, мама прислал за мной, и я побежал к ним в дом, и услышал приятную новость: они очень хотят, чтобы ты приехала и отдохнула в Ливадии!». Чувствуется, что молодой человек не понимает, отчего это родители «очень хотят», чтоб невеста к ним приехала… 10 октября Гессенская принцесса Аликс прибыла в Ливадию, император успел увидеть ее и благословить молодых. 20 октября он скончался.

Существует легенда, будто царь Александр III подорвал здоровье во время крушения царского поезда в Борках, за семь лет до смерти. Он будто бы держал спиной крышу вагона и тем спас свою семью. Но письма цесаревича Николая великому князю Сергею Александровичу, а также императрицы Марии Федоровны своему брату в Данию, в которых рассказывается о том событии, совершенно опровергают то, что до сих пор повторяют экскурсоводы у гробницы царя Миротворца в Петропавловском соборе. Как пишет А.Н. Боханов, император Александр III страдал сердечной недостаточностью в острой форме. Все же скоротечное течение предсмертной болезни остается загадочным. Иногда можно встретить версию, что царя отравили. Так пишет в своих воспоминаниях последний губернатор Тобольска Н.А. Ордовский-Танаевский, но ни у кого из историков, в частности, и у А.Н. Боханова, такая версия не упоминается.

В начале октября 1894 года всем окружающим, кроме наследника, было ясно, что дни императора Александра III сочтены. В Ливадию прибыли члены династии. До последней минуты монарх не терял самообладания. Утром в день смерти вспомнил и поздравил с днем рождения великую княгиню Елизавету Федоровну. Предоставим слово А.Н. Боханову: «В половине одиннадцатого Александр III пожелал причаститься. Вся семья встала на колени, и умирающий неожиданно уверенным голосом стал читать молитву: «Верую, Господи, и исповедую…». И не было ни одного человека в этом доме, кто бы не плакал». Императрица Мария Федоровна, почти не спавшая последние ночи и почти ничего не евшая, стояла на коленях у кресла, на котором сидел умирающий муж, и прижимала его голову к своей. В три часа дня Государь скончался. Николай Александрович, ставший Николаем II, записал в дневник: «Боже мой, Боже мой, что за день! Господь отозвал к Себе нашего обожаемого, дорогого, горячо любимого Папа. Голова кругом идет, верить не хочется – кажется до того неправдоподобной ужасная действительность».

Недоброжелатели с охотой рассуждают о том, как «не готов» был наследник к принятию бремени власти, с удовольствием приводят рассказы о его растерянности. Как же было не растеряться! Но как 10 лет назад он произносил присягу , «вникнув в каждое слово», так и сейчас принимал он власть – прежде всего, с чувством долга. А откровенные признания и слезы наследника говорят лишь о его правдивости! Он был цельным, правдивым человеком и не боялся обнаруживать «слабость». К тому же царь был прост. (Шульгин вспоминал, как после отречения, в ответ на его соображения, Государь спросил: «Вы думаете, обошлось бы?»). В нем не разделялись «семьянин» и «политик». Семью он любил, но не меньше любил и Россию, и на политику смотрел как на свою работу во благо России, и исполнял ее честно и добросовестно – как исполняли ее и отец, и дед, и прадед. Его любезность и уважительность не означали податливости; неслучайно же прослыл он «упрямым», что есть просто хула на «волевой». Его внимательность к другим людям, к чужому мнению не мешали ему поступать лишь по совести. Он принимал всегда решения сам и всегда был готов отвечать за них перед Богом, отвечал перед Ним и за ошибки, в частности, и за напрасные уступки.

В его характере не было властности, как у Столыпина, скажем, или как у Александра III, или как у его жены. Он знал это и отнюдь не старался «компенсировать», а оставался самим собой – в чем и проявляется внутренняя сила, так думается. Истинная внучка королевы Виктории, властная, как бабушка, как же должна была переживать за него принцесса Аликс! И она переживала, и, подобно тому, как впоследствии пыталась призвать его почувствовать себя самодержцем, так уже и сейчас, осенью 1894 года, в Ливадии, пыталась напомнить ему, что он наследник. Узнав, что наследник получает сведения о состоянии отца не первым, невеста пишет ему в его дневник: «Не позволяй другим быть первым и обходить тебя. Ты любимый сын отца, и тебя должны спрашивать и говорить обо всем. Выяви свою личную волю и не позволяй другим забывать, кто ты». Какая пища для недоброжелателей! При загруженности сознания мыслями о «слабом царе» и «во всем виноватой» царице, как лягут «в строку» приведенные слова! Вот мол, с самого начала так и было... В своей книге (может быть, лучшей из многих написанных им о Романовых книг) «Александра Федоровна» А.Н. Боханов пишет: «Существует расхожий стереотип, изображающий Александру Федоровну каким-то властным тираном, якобы «полностью подчинившим слабовольного» Царя. Ничего подобного в действительности не существовало». Далее историк обстоятельно аргументирует свое утверждение. В частности, он приводит слова Сиднея Гиббса, близко знавшего уклад царской семьи: «Она так сильно и горячо его любила, что если только она заранее знала, что его желание иное, она всегда подчинялась. Я никогда не видел борьбы между ними».

С самого начала супружеской жизни ее мысль была прежде всего – о доме, о благоустройстве домашней жизни во всех отношениях. Ей удалось это в полной мере.

Траур был прерван

Тело покойного императора Александра III было привезено на пароходе в Севастополь, откуда царский траурный поезд отправился в Санкт-Петербург. 7 ноября 1894 года император был торжественно отпет в столичном соборе Петра и Павла.

14 ноября траур был прерван на один день, и в церкви Зимнего дворца состоялось венчание. К тому времени царица (что совершилось еще в Ливадии) уже приняла православие и была наречена Александрой Федоровной. Она писала сестре Виктории: «Церемония в церкви очень сильно напоминала мне ту, которая состоялась в 1884 году, только на нашей не было наших обоих отцов – и это было просто ужасно – ни отцовского поцелуя, ни благословения. ... ты можешь вообразить себе наши чувства. Один день в глубоком трауре, оплакиваем горячо любимого человека, а на следующий день (что нельзя понимать буквально, как читатель видит из приведенных дат – А.М.) в пышных одеждах встаем под венец. Невозможно представить себе больший контраст, и все эти обстоятельства сблизили нас еще больше». У молодоженов не было ни свадебного путешествия, ни медового месяца, лишь через неделю после свадьбы они уединились на пять дней в Александровском дворце Царского Села, в котором поселятся окончательно с 1906 года.

В Петербурге они жили в Аничковом дворце, где размещалась и вдовствующая императрица Мария Федоровна. Только чай они пили вдвоем, остальные трапезы были общими. Одной из немногих Романовых, принявших молодую царицу по-настоящему сердечно, была сестра Николая II, Ольга Александровна, которой было тогда 12 лет. Она сразу же стала вхожа в семью старшего брата, ее одну приглашали на чай. И она оставила свидетельство о том домашнем уюте, который создавал царица.

Увы, великая княгиня Ольга Александровна оставила свидетельство также и о том, сколь нерасположенным к царице был двор вдовствующей императрицы (полагавшийся ей по законам империи). «Что бы Аликс ни делала, - вспоминала княгиня, - все, по мнению двора мама, было не так, как должно быть. Однажды у нее была ужасная головная боль; придя на обед, она была бледна. И тут же я услышала, как сплетницы стали утверждать, будто она не в духе из-за того, что мама разговаривала с Ники по поводу назначения каких-то министров. .... Стоило Аликс улыбнуться, как злюки заявляли, будто она насмешничает. Если у нее был серьезный вид, говорили, что она сердится». Итак, клевета на царицу (главная «действующая сила» революционной агитации перед катастрофой 1917 года) была посеяна еще тогда... В упомянутой книге «Александра Федоровна» А.Н. Боханов четко обозначил тех светских лиц, которые станут прямыми врагами царицы и немало послужат крушению царства.

3 июля 1895 года у великой княгини Ксении Александровны родилась дочь Ирина (тень будущего лежит и на этом младенце – она станет женой Феликса Юсупова). Императрица принимала в ней большое участие. В августе 1895 года она пишет великой княгине Ксении, находившейся в стороне от дома: «Каждое утро мы заканчиваем нашу прогулку визитом к ней, а затем я езжу к ней в семь посмотреть, как ее купают. ... Она так хорошо растет, такая дружелюбная и улыбается так славно!». Царица и сама уже носила под сердцем Ольгу, и на этой счастливой ноте, думается, и стоит закончить настоящий не слишком счастливый очерк.